Родилась я в Морошечном. Жили тоже, конечно, бедно, но весело было. Мама с папой работали. Брат у нас старший, тоже работал. Гришей звали его, Григорий Гаврилович. Песни любил петь. Сочинял сам. На ходу пел тоже песни. Отец с матерью рано утром вставали. Мы оставались дома вдвоём с Галиной, сестрой.

Коровы у нас были. Молока хватало, только вот сахару почти не видели. Потом коров у нас забрали. Куда забрали даже не знаю. Помню только одного быка в 43 году забрали. Ничего не заплатили. И кто его взял? Не знаем до сих пор. Мы тогда маленькие были. Мама плакала, помню. Одна корова потом осталась у нас. В 46 году потом тоже взяли и ее. Взяли, продали корову, а как раз в 47 году реформа денег была. И деньги пропали. Короче сколько коров было у нас, и кони, и собачья упряжка. На собаках, помню, отец дрова возил всегда. Вручную рубили, возили.

Я здесь училась, в Хайрюзово, в 46 году. В 47ом, 48ом, 49ом. В 50ом семь классов закончила. Потом уехала домой, заболела. Дальше не поехала учиться. Так и осталась неучёной.

Потом замуж вышла и все. Первый муж был Дьяконов Алексей Константинович. Он - морошечновский ительмен. Вот Гоша, вся родня ихняя, Валентина Садовникова. Мария Матвеевна ихняя мать была. У нас три сына было. Они здесь. Степан Алексеевич, Алексей Алексеевич, Виктор Алексеевич. Все в этом селе. Они Дьяконовы.

А в 58 познакомилась в Белоголовом с Кузьминым. Встретились там. Четверо детей у нас было. Одного сейчас нету. Трое осталось. Живут один в Магадане, Иван, другой в Усть-Хайрюзово Александр. Наталья, дочка, в Амурской области работает сейчас медсестрой. Александр трактористом. Иван ветврач.

Сначала я в Морошечном работала. В Комсомольской организации секретарём. Никогда даром не сидели. И весело было.

Таких продуктов не было. И хоть всего не хватало, все равно весело было. Потом как-то появились и сахар и мука. И жили.

Потом работала я кассиром-счетоводом в Морошечном. Потом меня перевели в Белоголовое в 58ом году. С 61ого года работала я поваром в интернате до 69ого года. С 69ого года работала кладовщиком. Совхоз стал «Тигильский». В 73м году, в декабре сюда уже я в Хайрюзовою приехала. Здесь я стала работать в больнице до 85ого года завхозом. А потом ушла на пенсию.

Сначала, когда жили старики до 39ого, наверно, у нас здоровый дом был. Возле берега, в старом Морошечном. Там старое Морошечное было и новое. Старое называли А’нава. А это, Сточ. Потому что там много-много кедрача было. Весь берег в кедрачах был, поэтому назвали Сточ. По-нашему, по-ительменски, сточ - это один кедрач, а сто’н это много кедрачей. Стова’л - много кедрачей. Там перевозка была. Перевозили всех. Кто с Сопочного приедет, обязательно кричат. Услышат, поедут перевозить их на лодке, на шлюпке и на бату. Перевозили всегда.

А дом у нас стоял большой, четырёхкомнатный. Печка русская стояла. Пекли сами хлеб. Потом мука появилась. Молоко ставили всегда в печь. До коричневой пенки. Сварят до красна, вкусное молоко получается. Молоком почти и жили. Коровы были тогда наши. Вы знаете сколько коров у нас было? Шесть коров, две не тельные были. И коней у нас штук 4. Собачья упряжка была, до 39го, наверно, года. А потом все что-то колхоз забрал что ли? Я уже и забыла, наверно колхоз забрал.

Одиннадцатый завод тогда был. Это японский завод тогда назывался. И сторожка там стояла. Наши сторожили. Отец как раз сторожил. Кого-то сменил он тогда, и мы поехали туда на собаках. И вот, когда война началась в 41ом году, их оттуда всех вытурили японцев. Все освободили.

Наш дом был деревянный. Там нары у нас, там кроватей не было у нас. Мы с Галей спали вдвоём всегда с сестрой. Мать с отцом. Брат еще один умер в 46ом году. Степаном его звали. Охотник был хороший. Жаль. По шуге поплыл за утками. Заболел, заболел и все. Умер.

Балаган у нас был. Стоял возле дома. Помню балаган и этот амбар. И стайка была там, дальше, по середине. В конце огорода. Все помню, как сейчас. Дом у нас почти возле реки стоял.